Жанр двоякого видения и эхо моего сознанания
рецензия на произведение надежды Ломакиной "Там, где Дьявол желает спокойного утра"
Нельзя сильней страдать, чем вспоминая счастье в дни несчастья.
Данте Алигьери
Нет ничего проще, чем скомкать свою жизнь и бросить в догорающий камин, чтоб вспыхнул и воскрес. Нет ничего сложнее, чем скомкать свою жизнь и бросить в догорающий камин, чтобы отдать себя для чего-то, что может быть и не пойдет никому на пользу. Когда читаешь чьи-то мысли, чьи-то диалоги, чьи-то монологи волей не волей приходиться обличаться в шкуру того, чей холст жизни держишь в руках. Дело вовсе не в том, что бы понять как мыслит тот или иной индивидуум, как он поступит в той или иной ситуации, а в том, что влезая в шкуру других, мы глубже понимаем себя. И горе тому, кто не считает нужным делать это.
Поэзия в самом звуке, в напеве, в голосе у тебя в голове. В том, чтобы не просто признать что-то, но и попытаться принять. Мелодия мысли Надежды Ломакиной позволяет нам заглянуть за ширму самих себя. Свое, то самое кинговское, второе, что мы боимся принять, к чему относимся с незаслуженным презрением и в борьбе с этим всегда проигрываем, и лишь агрессивней становиться тень, лишь длиннее полдень, и в конечном итоге лопата готова, а жертва выбрана уже давно.
Нет, это не смирение звучит в строках стихотворения Надежды Ломакиной, а глубокое, всепобеждающее, спокойное знание. Свет души. Способность абстрагироваться от своего Дьявола, способность сделать его частью чужого, выдуманного, мира, умение уготовить ловушку, знание, как усмирить, засадить в клетку, заставить уснуть навсегда.
Автор, конечно же, признает, что это не совсем победа, а скорее швейцарский нейтралитет, но, однако же, эта неуверенность происходит от того, что всем нам приходится оставаться наедине с собой, и тогда мы слышим этот храп, это сопение, словно напоминающее, предостерегающее…
Там, где Дьявол желает спокойного утра,
На море колышется лодка.
По границе воды и песка я легкой,
И хрупкой блуждаю походкой.
Нельзя отрицать, что то мифическое место, в котором романтичный Дьябло желает спокойного утра имеет две аллегорические ипостаси: а) горизонт (что само собой относительно вечности), б) внутренний мир, где витает ваш взор постоянно. Лодка сознания, или же просто мысль, накручивает читателя, заставляет усомниться в реальности происходящего, и толкает на верные выводы.
Романтичный образ человека идущего по берегу, несущего себя нежно и трепетно, несущего свое эго, но способного сомневаться.
В эту лодку я, может, когда-нибудь сяду,
Или выйду устало на сушу…
А сейчас я иду, и дороги мне мало
Что насытит голодную душу?
Встанет ли на путь человек? Станет ли с него сил перейти в лодку сознания? Маска отчужденности, некасаемости, окружает его. Весь черствый мир, все хрупкие его законы, все красные закаты, все тени не настораживают, и сейчас человек идет, и дороги ему мало, и ожидание, и страсть, и буря внутреннего созерцания описаны в строках. Человек не знает что впереди, он не знает как усмирить внутреннего Дьявола.
Может где-то есть берег, такой же, как этот.
И в час полуночный он светел.
Там Дьявол гуляет такой же походкой,
И с ним забавляется ветер.
Резкий обрыв всех связей. Последнее четверостишье отличается своей косвенностью. Человеку будто надоело, будто он больше не хочет принимать это тяжкое бремя, будто он кричит нам: «Ведь я не один такой!», и это оправдание выглядит убедительно. Двойник-Дьявол, второе, что нельзя описать, гуляет где-то в другом месте, и это второе также не устраивает свет, как человека тьма. Из этих разниц рождается безумие, безумие становиться пылью, а пыль – это мы. Рождение. Завет. Свет.